В середине XIX в. по призыву Императорской Академии Наук от Государя и от Синода был послан на Восток осмотреть и описать обстоятельства Греческой Церкви русский православный епископ Порфирий (в миру Константин Александрович Успенский; 1804-1885). К слову сказать, Порфирий (Успенский) был не просто одним из многочисленных епископов РПЦ, но викарием Киевской митрополии, русским востоковедом, византологом, член-корреспондентом Императорского Археологического Общества и почётным членом Императорского Православного Палестинского Общества, а так же инициатором и организатором первой русской духовной миссии в Иерусалиме. Епископ Порфирий имел ордена за ученые заслуги и за заслуги перед Отечеством, имел степень доктора эллинской словесности и греческой философии, а так же почетные должности в университетах, духовных академиях, церковных и иных обществах. Среди многочисленных трудов епископа Порфирия есть и такой, как "Книга бытия моего", впервые изданный Императорским Палестинским Обществом в 1894 году. В предисловии к первому тому этого труда от имени Императорской Академии Наук было сказано следующее:
Можно с полною достоверностью сказать, что ни один из последующих представителей России в Сирии и Палестине не ознакомился с этими странами лично, наблюдениями и посещениями, так подробно и обстоятельно, как архимандрит (в епископы рукоположен в 1865 г.) Порфирий (стр. 10).
Иеродиакон, забравшись в часовню Гроба в то время, когда, по общему верованию, сходит Благодатный огонь, видел с ужасом, что огонь зажигается просто из лампады, которая никогда не угасает, и так Благодатный огонь не есть чудо. Об этом сам он говорил мне сегодня. ("Книга Бытия моего: дневники и записки епископа Порфирия Успенского", т. 1, издание Императорской Академии Наук, СПб., 1894 г., стр. 671)
Сие заявление константинопольского иеродиакона Григория, слышанное Порфирием (Успенским) от него лично, было записано им 25 апреля 1844 года.
А спустя примерно 4 года, т.е. 4 августа 1848 года, епископ Порфирий, будучи в Палестине, услышал от митрополита Дионисия и записал следующее:
В тот год, когда знаменитый господин Сирии и Палестины Ибрагим, паша египетский, находился в Иерусалиме, оказалось, что огонь, получаемый с Гроба Господня в Великую субботу есть огонь неблагодатный, а зажигаемый, как зажигается огонь всякий. Этому паше вздумалось удостовериться, действительно ли внезапно и чудесно является огонь на крышке Гроба Христова или зажигается серною спичкою. Что же он сделал? Объявил наместникам патриарха, что ему угодно сидеть в самой кувуклии во время получения огня и зорко смотреть, как он является, и присовокупил, что в случае правды будут даны им 5000 пунгов (2 500 000 пиастров), а в случае лжи пусть они отдадут ему все деньги, собранные с обманываемых поклонников, и что он напечатает во всех газетах Европы о мерзком подлоге. Наместники – Петроаравийский Мисаил, и Назаретский митрополит Даниил, и Филадельфийский епископ Дионисий (нынешний Вифлеемский) – сошлись посоветоваться, что делать. В минуты совещаний Мисаил признался, что он в кувуклии зажигает огонь от лампады, сокрытой за движущейся мраморной иконою Воскресения Христова, что у самого Гроба Господня. После этого признания решено было смиренно просить Ибрагима, чтобы он не вмешивался в религиозные дела, и послан был к нему драгоман Святогробской обители, который и поставил ему на вид, что для его светлости нет никакой пользы открывать тайны христианского богослужения и что русский император Николай будет весьма недоволен обнаружением сих тайн. Ибрагим-паша, выслушав это, махнул рукою и замолчал. Но с этой поры святогробское духовенство уже не верит в чудесное явление огня. Рассказавши все это, митрополит домолвил, что от одного Бога ожидается прекращение (нашей) благочестивой лжи. Как Он ведает и может, так и успокоит народы, верующие теперь в огненное чудо Великой субботы. А нам и начать нельзя сего переворота в умах, нас растерзают у самой часовни Святого Гроба… Мы уведомили Патриарха Афанасия, жившего тогда в Царьграде, о домогательстве Ибрагима-паши, но в своем послании к нему написали вместо "святой огонь" "священный огонь". Удивленный этою переменою, блаженнейший старец спросил нас: "Почему вы иначе стали называть святой огонь?" Мы открыли ему сущую правду, но прибавили, что огонь, зажигаемый на Гробе Господнем от скрытой лампады, все-таки есть огонь священный, получаемый с места священного. ("Книга Бытия моего: дневники и записки епископа Порфирия Успенского", т. 3, издание Императорской Академии Наук, СПб., 1896 г., стр. 299–301)
В 1884 году Императорским Палестинским Обществом в Палестину был направлен один из ревностных последователей Православной Церкви известный русский путешественник А. В. Елисеев, который оставил подробное описание своего путешествия, изданное в Санкт-Петербурге в 1885 году отдельной книгой под названием "С русскими паломниками на Святой Земле весною 1884 года". Елисеев отправился туда под видом простого паломника, и то, что он увидел, привело его в ужас. В частности, он пишет:
Печальное, грустное, скверное зрелище представляет Храм при раздаче священного огня, когда приходится видеть в Храме Воскресения у Гроба Господня такие сцены, которые приличны только на торжищах и рынках среди нетрезвых людей. Несмотря, однако, на все свои темные стороны, обряд низведения священного огня (чем бы это последнее ни обусловливалось) производит страшно потрясающее впечатление даже на человека интеллигентного, не только что на толпу таких фанатиков в религии, как паломники или, особенно, православные туземцы Палестины. Видевши и осязавши все детали этого обряда, я вполне соглашаюсь с одним почтенным духовным лицом, которое выразилось о раздаче небесного огня в Великую Субботу следующим образом: "Обряд этот составляет престиж греческой Иерусалимской патриархии; он служит одним из тех могущественных средств, которыми еще поддерживается православие на Святой Земле, чем бы ни обусловливалось низведение огня, какой смысл оно ни приняло бы с течением времени, Иерусалимский патриарх должен сохранить этот обряд за собою как священную ордалию Иерусалимского патриаршего престола... О, сколько бы согласились дать католики за право низводить огонь с небес, которое освящено для греков обычаями веков?". Соглашаясь с первой частью приведенного изречения, я не могу согласиться со второю и, видя ту профанацию святости храма при совершении этого обряда, я приветствовал бы с большою радостью стремление настоящего Иерусалимского патриарха если не уничтожать вполне этот обряд, то обставить его иначе, чтобы он не производил впечатления только своей театральностью и теми страшными картинами драки, крика и смятения из-за обладания священным огнем – зрелища действительно потрясающего, единственного в мире... Нечего и говорить, что вера в небесный огонь велика не только среди православных туземцев Палестины, но и среди русских паломников, хотя я и не могу утаить того, что в этих последних уже начинает прокрадываться сомнение, которое они стараются отогнать, но которое невольно заседает в их голове, как и многие другие во время их паломничества. Правда, огромное большинство верует, якобы по личному опыту, что в первую минуту полученный священный огонь даже не жжется, и свою палящую силу получает только после некоторого горения на свече, но зато многие не стесняются высказывать свои сомнения в том, что небесный огонь им кажется чересчур земным". ("С русскими паломниками на Святой Земле весною 1884 года", СПб., 1885, стр. 290-291)
В другом месте своей книги А. В. Елисеев пишет:
При мне один купец средней руки из Москвы, приехав в Иерусалим на шестой неделе поста, едва успел было осмотреть святыни гроба Давыдова, как на Страстной собрался внезапно ехать обратно, мотивируя свое решение тем, чтобы убежать скорее прочь отсюда и не увидеть в святые дни всего того, что он успел уже увидеть в несколько дней. "Я боюсь потерять веру, – говорил он. – Я уже и теперь не могу верить так, как верил прежде. Пусть лучше Пасха застанет меня в пути, чем среди греков, которые со Христом, с верою обращаются как с пустыми звуками"... Так и не дождался бедняга даже получения священного огня, торопясь на пароход, шедший в Россию. При мне же в нынешнем году приехала одна генеральша с целью творить добро и подавать милостыню... Она даже не обитала на русских постройках, чтобы не стеснять других. Приехала она на пятой неделе Великого поста и, еле пробывши в Иерусалиме шестую и Страстную, она бежала буквально в первый день Пасхи в Яффу. "Чего я не насмотрелась там! – говорила она. – Виденное превзошло все мои ожидания; я не верила тому, что мне говорили, и я увидела в десять раз более... но почти ничего, кроме безобразия... Бог им судья, а у меня сердце уже не лежит так к Иерусалиму, как прежде; оно не горит верою и любовью при одном представлении о Горнем Граде, при одном звуке его священного имени. Для меня он теперь представляется местом, где даже слишком царят земные стремления". Так мне говорила седая паломница, прощаясь с Иерусалимом. Быть может, скажут мне, что это бегут интеллигенты, которые с априорным представлением идут в Иерусалим? Без априорного представления об Иерусалиме как граде, обагренном кровью Распятого, где каждый шаг напоминает о Христе, где все верующие в Распятого должны направлять свои помыслы ко кресту, в самом деле никто из паломников и не едет в Палестину; но спросите вы в консульстве, и оно из своей многолетней практики ответит, что даже простые паломники бегут из Иерусалима иногда перед самою Пасхою, смущенные тем, что им приходилось видеть в храме Воскресения. Я не знавал нынче, правда, ни одного простого поклонника, который бы бежал перед Пасхою, но зато могу привести целый десяток таких, которые после некрасивой сцены низведения и раздачи Священного Огня закаивались ходить в храм Воскресения на все службы Страстной и Пасхальной недель, отстаивая их у себя на постройке и посещая храм Гроба Господня только при прощании с ним, для огромного большинства – навсегда. ("С русскими паломниками на Святой Земле весною 1884 года", СПб., 1885, стр. 216-217)
Как же эти слова Елисеева, написанные им более века назад, напоминают нам сегодняшнюю картину, ежегодно происходящую накануне тех или иных православных праздников на земле Израиля! Как видим, ничего с тех пор не изменилось…
